Фото автора Недавняя статья в «Перспективе», посвященная Дню памяти жертв Холокоста, не осталась незамеченной, и среди откликов нам был задан вопрос, прозвучавший, скорее, как предложение: «А вы знаете, какая у Феликса Зандмана биография?..»
Завтра была война
В Большой хоральной синагоге не слишком тепло; стены здания, кажется, продолжают отдавать впитывавшуюся десятилетиями сырость. Председатель совета иудейской религиозной общины в Гродно Борис Квятковский – в зимней куртке и кепке, закутанный в шарф, – склонившись над книгой, напоминает профессора времен войны.
«А вы знаете…» Уверен – Квятковский не может не знать.
– Феликс Зандман происходил из состоятельной семьи, имевшей свой лесопильный бизнес и скобяную лавку. Его отец был химиком по образованию… Когда он влюбился в дочку Фрейдовича и женился на ней, работал приказчиком в магазине у тестя, – рассказывает, извинившись за простуду Борис Максович. – Семья жила на улице Бригитской. Мальчик был смышленый, пытливый, бабушка его любила.
Путь Феликса в школу пролегал мимо католической семинарии, и его частенько лупили мальчишки. Просто потому что еврей... Он жаловался бабушке, почему он вечно битый. На что получал ответ: «Это наша данность, что тут поделаешь, надо терпеть…»
Хорошим товарищем и своего рода наставником для Феликса стал дядя Сендер, с которым он потом скрывался в подвале. Это был энергичный, спортивного телосложения человек, играл в составе футбольной команды.
– Неудивительно, что Феликс к нему привязался, – продолжает Борис Квятковский. – Зандман впоследствии с теплотой вспоминал, как в субботу нарядно одетые они шли вместе в синагогу, после чего садились за стол…
В 1939 году пришла Советская власть. Одним из многих открытий того периода стали совместные школы для мальчиков и девочек, не давали скучать самые разнообразные мероприятия, на которые не скупился тогдашний актив. Принимают в пионеры – это что-то новое! Отец был счастлив потому, что смог заняться любимым делом: ему предложили преподавать химию в школе.
– Не скажешь, что жизнь стала лучше, однако в ней появились интересные оттенки. И, конечно же, люди внимательно прислушивались ко всем политическим веяниям, – говорит Борис Максович. – Отец мальчика ходил на все собрания… Поначалу ему это нравилось, но период воодушевления вскоре прошел…
Вместе с тем начали появляться признаки того, что Германия может напасть на СССР. Слушали радио и читали газеты, объединенные одним императивом – Красная Армия всех сильней. И, тем не менее, в семье сделали выводы. Конкретнее – схрон, в который спрятали продукты на тот случай, если…
Красноречивая тишина
«А вы знаете…» Что происходило потом, когда город захватили немцы, помнят единицы. И они остаются свидетелями: казни египетские померкли перед ужасами «нового порядка».
– Условия в гетто были страшные. Но жили и боролись… Когда им удалось выбраться за колючку, чтобы проверить схрон, то оказалось, что он разорен, – рассказывает Квятковский.
В своей книге «Через тернии к звездам» Феликс Зандман писал:
«Этот тайник был одной из самых строгих семейных тайн. Меня допросили с пристрастием, не проболтался ли я о нем кому-нибудь из приятелей, но я знал, что ничего подобного не совершал».
Как оказалось, припасы вынес живший в их семье беженец, совершивший кражу на пару с немцем из гражданских лиц. Воришка тоже остался ни с чем: немец нарушил их договор и скрылся со всем имуществом.
– Отец Феликса быстро потерял интерес к жизни, сник, как к советчику к нему уже вряд ли имело смысл обращаться… Гораздо более подвижный душой и телом был дядя Сендер. И хотя риск был огромный, зачастую равносильный гибели, его не оставляли мысли о побеге из гетто, не оставляла надежда остаться в живых, – Борис Максович замолкает ненадолго, и такая пауза в рассказе, когда говорят о гетто, о концлагерях, бывает красноречивее всяких слов.
Жилье, похожее на могилу
Им – Феликсу и дяде Сендеру – удалось бежать. Вместе с несколькими товарищами нашли убежище в доме Яна и Анны Пухальских, которая когда-то работала в семье Фрейдовичей. Но побег – еще не спасение, предстояло как-то прятаться, выживать.
«А вы знаете…» Я не знаю и даже представить не могу, как можно проводить дни и ночи в тесной яме под полом, больше похожей на могилу.
«Рытье убежища было закончено к концу второй ночи. Это была яма длиной 150 сантиметров, шириной 120 и глубиной 50 сантиметров. Я не понимал, как Сендер надеялся втиснуть в нее шесть человек. […] На третью ночь мы спустились в пещеру и стали в ней устраиваться. Трое могли лежать на дне, а двое – сидеть у лежащих между ног. Шестой мог сидеть на маленьком жестяном ведерке…»
Кромешная тьма, жара и смрад… Вскоре стало понятно, что в таком положении в прямом смысле подпольщики долго протянуть не смогут. Шулькес и Замощанский решили уйти, поскольку изначально планировали оставаться в группе недолго. Это облегчило положение, но не намного.
«Анна всё еще нервничала. […] Спасая нас, она без преувеличения набрасывала петлю на шею собственным детям».
В пещере остались Сендер с Феликсом и супруги Басс. У Мотла Басса было некоторое количество золотых двадцатидолларовых монет, и поскольку «у Пухальских еды не хватало даже на собственных семь ртов», он время от времени отдавал Анне по монетке.
Этот подвиг растянулся на пятьсот дней и ночей, в каждый и в каждую из которых они ощущали смертельную угрозу. Даже маленькие дети Пухальских могли выдать случайным словом. Был случай, когда в дом зашел немец с собакой. К счастью, Анна заметила его вовремя и успела посыпать пол перцем, чтобы отбить у собаки нюх.
Уроки физики и экзамен на выживание
«Каждые два часа мы чередовались: трое лежат на полу и один сидит на деревянной крышке отхожего ведра. […] Ежедневно дверка в потолке укрытия открывалась раз или два, и Анна протягивала нам еду. Во время еды лампа освещала пищу, отбрасывая странные тени на наши лица».
К сожалению, люди оказались не единственными обитателями ямы: из земляных стен выползали черви, невыразимые мучения доставляли блохи и вши. Вымыться в бочке с горячей водой, подвергая себя большой опасности, удавалось лишь раз в несколько месяцев.
«В нашем распоряжении была только та одежда, которая была на нас; с течением месяцев она всё более ветшала. […] Зажигая лампу и глядя друг на друга, мы могли только смеяться. Ни один бродяга не выглядел запущеннее, чем мы».
«А вы знаете…» Ни один учитель не знает и не посоветует, как можно давать уроки в таких условиях. Но…
– Чтобы не сойти с ума в кромешной темноте, тесноте и смраде, дядя Сендер читал Феликсу своеобразные лекции по физике, географии, математике… – рассказывает Борис Квятковский. – Вообще же, мальчику очень нравилось учиться, он впитывал знания как губка.
Когда Красная Армия была уже на подступах, немцы превратили дом, где они скрывались, в некое подобие командного пункта; Пухальские ушли к соседям. И на целых четыре дня люди в яме под полом стали заложниками вермахта, сидели в темноте, без доступа свежего воздуха, без пищи... В одну из ночей они прислушались к воцарившейся тишине наверху и поняли, что гитлеровцы ушли.
Выбрались и побежали в сторону леса, выходившего к берегу Немана. Вдруг – жандарм! Кто такие? А уже совсем близко слышны разрывы снарядов, стрельба, спасение, казалось, рядом… Они начали бормотать, что бегут от красных… На счастье, жандарма что-то отвлекло, иначе он бы понял кто перед ним – истлевшая одежда, запах земли… Воспользовавшись моментом, брызнули в лес.
От Вишей – к «Вишей»
Феликс Зандман назвал свою международную компанию «Vishay Intertechnology» в честь бабушки, которая была родом из литовского городка Вишей (Вейсеяй). Но это было уже потом, в начале 1960-х.
Вся семья погибла, и после освобождения Сендер с Феликсом сначала переехали в Польшу, а потом во Францию, где дядя сумел отыскать родственников. Они не могли оказать помощь деньгами, разве что советом, поскольку после оккупации сами находились в бедственном положении, но всё же это был якорь.
– Вообще, диво-дивное, каким образом они сумели спастись, – похоже, Борис Максович и сам не перестает удивляться. – Во Франции Феликс искал и использовал любую возможность, чтобы подработать; при этом умудрялся брать уроки французского и буквально за год овладел им настолько, что смог поступить в университет.
Потом были защита докторской диссертации, разработка уникальных методов и технологий… Сегодня имя Феликса Зандмана известно во всем мире.
Мы продолжаем беседу в музее. Борис Квятковский показывает экспозицию, посвященную Феликсу Зандману, рассказывает об участии евреев в партизанском движении, перечисляет фамилии прошедших гетто и сумевших выжить. Их совсем мало.
– Когда-то у нас на каждой улице были родственники. Теперь никого нет! – качает головой Борис Максович. – Даже могил не осталось. Кто в Освенциме погиб, кто в Треблинке…
«А вы знаете…» Могу ответить – лучше бы мне не знать. И всем нам тоже: ни войны, ни Холокоста. Но, к великому огорчению, каверзный вопрос чаще ставится там, где уже есть однозначный ответ.
