После всех праздников иду выносить мусор. Как добропорядочный гражданин, сортирую его: стекло – отдельно, пластик и бумагу – тоже. И вдруг в контейнере для бумаг вижу три семейных альбома с фотографиями. Последних так много, что они не поместились в альбомы и выпали: дедушки, бабушки, смешные мальчики в коротких штанишках, девочки в простеньких платьях с куклами, какие-то застолья, фото на природе…
Рассказал об этом одному из старейших журналистов республики Витольду Ивановскому. Он грустно заметил:
– Раньше дворяне хранили все семейные реликвии: письма, награды, фамильные драгоценности… Когда не было фото, нанимали художников, чтобы сохранить образы предков. Выбрасывать фотографии родственников – преступление. Это плевок на собственную родословную. Так вот и появляются Иваны, не помнящие родства.
Этот фразеологизм обозначает человека без убеждений и традиций, отрекшегося от своих близких, родных, друзей. Неужели общество пойдет по такому пути?
Смотрю в интернете аукционы. Каких только наград там нет: медали, ордена, знаки отличия, удостоверения к ним. «Медаль за отвагу» (высшая медаль в СССР из серебра 925 пробы, 23 г) можно купить за 120-150 долларов. Мне скажут, что это коллекционеры. Они собирают награды, обмениваются ими… Но как изначально боевые ордена и медали оказались в их руках? Кто-то же им их продал?
Вспоминается 1982 год. На турбазу «Неман», где я работал инструктором по туризму, приехал Валерий С. Представился в качестве научного сотрудника одного из музеев города на Неве. Сказал, что собирает материал, связанный с Великой Отечественной войной в Западной Белоруссии. Красивый, высокий, обаятельный молодой человек, широкой души, с юмором, вызывал невольную симпатию. К тому же одет был по последней моде: импортные джинсы, финские рубашки, кроссовки, которые в те времена вызывали зависть.
Пригласил в свой номер, а после двух-трех рюмок Валерий неожиданно предложил поездить с ним по деревням в качестве напарника: мол, будем искать документы, фотографии, записывать имена героев для увековечивания их памяти. Я легкомысленно согласился, не видя в этом ничего криминального. Мне даже льстило, что помогаю научному сотруднику из великого, прекрасного города. Поехали. Валера облачился в строгий темно-синий костюм, галстук, в руке – элегантная кожаная папка, на лацкане пиджака – университетский значок. Солидно. Показалось только почему-то странным, что мы не обращались в сельсоветы, разыскивая ветеранов, а просто подходили к людям и начинали расспрос. А они у нас доброжелательные, словоохотливые, гостеприимные и к тому же доверчивые. Всё выложат на блюде, увидев улыбчивого, статного, вежливого мужчину в костюме.
Вот старушка бережно раскладывает перед нами фронтовые письма, награды мужа, среди которых два ордена Красной Звезды и один – Красного Знамени. Валера детально, под лупой изучает сохранность орденов и неожиданно предлагает продать их. Мол, мужа не вернешь (умер пять лет назад), а в музее они будут храниться, да и лишняя копейка не повредит. Пожилая женщина внимательно, даже как-то с удивлением смотрит на Валеру, потом на икону, крестится и тихо так говорит:
– Нельзя, милай, Степан-то мой за них кровь проливал. Они, эти звездочки, с нашей семьей теперича навек. Нельзя их из дома выносить, и не проси.
Валера, когда входил в дом, начинал жадно осматривать стены, мебель, обращать внимание на часы и особенно иконы.
– Знаете, – говорил он, – меня тут просили для «Ленфильма» реквизит приобрести разный. Может, что есть на продажу? Не обидим. Вот за эту икону сколько хотите?
– Да что ты, сынку? Она же намоленная нашей семьей. Как можно? Вот есть старая бутылка из-под шнапса. Немцы пили. Могу подарить. Не жаль, пусть ее в кино снимают. А икону – не-е-ет…
Целый день мы ездили с Валерой по нашему району, заходили в дома, но кроме немецкой каски с рогами нам никто ничего не продал. Нет, еще продал мужичок за бутылку вина какой-то заплесневелый бронзовый подсвечник. Вот и всё.
Запомнилось на всю жизнь лицо старушки, потерявшей сына под Варшавой. У него не было наград. Он пошел на войну, когда ему исполнилось восемнадцать. И через две недели его не стало. В похоронке было написано: «Ваш сын геройски погиб при взятии города Варшава». На предложение продать этот документ мать героя прижала к себе бумажку, как что-то последнее, что осталось от сына. Она не могла говорить. Молча встала. Положила похоронку в шкатулку. По ее лицу текли слезы. Мы поспешно ретировались. Больше с Валерой я никуда не ездил.
Он недолго пробыл в Гродно. Последний раз, когда я его видел, Валерий был раздражен:
– Говорят, у нас патриотическое воспитание хромает. Да они держатся за эти награды так, будто у них в жизни нет ничего важнее. А сами холодильник себе купить не могут. Телевизоры все черно-белые. Одеты черт знает во что! Говорят, у нас в Бога не верят. Да они сами за икону на костер пойдут! Вот смотри, что мне дали. Бабуся говорит: «Если тебе, сынок, молиться не на что, вот возьми и повесь в углу».
Валерий протянул мне прямоугольный листок картона с ликом Божьей матери. Потом разорвал его на мелкие кусочки, цинично швырнул через плечо и изрек:
– Нет, больше в Беларусь ни шагу. Забывать надо быстрее страшное прошлое, а они держатся за него. Чем темнее народ, тем он глупее, упрямее. Что они молятся на эту войну? На стене – Дева Мария, а рядом – муж погибший. Ничего не понимаю. Когда сюда цивилизация придет? И главное, непрошибаемые такие и деньги им не нужны!
Так вот и уехал молодой красивый в Питер ни с чем. Нет, забыл: пустая бутылка из-под шнапса, немецкая каска да заплесневелый подсвечник стали его добычей.
Этой истории больше сорока лет. И я думаю: может, в ту пору, особенно на селе, было святой обязанностью хранить память о предках, а теперь мы утрачиваем это? Нас больше интересуют современные блага цивилизации, а то, как жили наши пращуры, как воевали, защищали страну – проехали! Выросло другое поколение. И бабушки, прижимающей к груди похоронку, наверняка, уже нет в живых. Вот и сталкиваешься с объявлениями: «Куплю ордена, медали, иконы, утварь, старые фотографии, военные документы». В самом деле, что такое эти железки? Кому они сейчас нужны? А люди на помойки собрания сочинений классиков выносят... Только мне кажется, что, теряя прошлое, лишаешься будущего.
